Упущенное счастье

Началась эта история очень давно. И хотя прошло уже более четверти века, она все еще продолжается, правда, уже совсем по-другому. К нам в чисто женский коллектив пришла новая сотрудница. Простенькая скромная и очень обаятельная. Звали ее Таня. Оказалось, что мы учились с ней в одном институте, только я на два курса старше.

С Таней мы быстро нашли общий язык. И другие сотрудницы встретили ее приветливо. Попав в самое ядро женского коллектива, она с первых дней заняла нейтральную позицию. Не принимала участия в склоках, сторонилась группировок по интересам, ничего не рассказывала о семье и больше молчала. В общем, делала хорошо лишь то дело, за которым пришла в наш отдел — работала.

Однажды мы столкнулись с ней в городе. Таня вела за руки двух карапузиков лет четырех.

— Ой, какие очаровательные мальчишки, — не сдержалась я, стараясь скрыть удивление.

Мой сын учился в десятом классе, а мальчишки Тани еще ходили в детский сад, хотя мы с ней были почти ровесницы.

— Да, тяжело достались они мне, — ответила она, и глаза при этом засветились счастьем. — Поздние дети всегда воспринимаются иначе. Дрожу над ними как осиновый листок при одном только чихе и кашле. Я долго не могла забеременеть. Муж даже пригрозил, если не рожу, бросит меня. Наверное, с перепугу я сразу двоих сыновей родила.

— Ну, сколько ты еще трепаться будешь? — послышался грубый мужской голос за спиной. — Идем.

Мы обе оглянулись. Я с любопытством, а Таня изменилась в лице.

— Вадик, это моя сотрудница. Познакомься. Мы с ней в одном институте учились, — сказала она робко.

Вадик — высокий мужчина, с виду грубоватый, внимательно осмотрел меня с головы до пят и что-то невнятное пробормотал. Я так и не поняла, были это слова приветствия или комментарий моей внешности? После этого знакомства я частенько видела его в городе, и каждый раз задавала себе вопрос: как такая добрая и милая Танечка могла выйти замуж за такого грубого и неотесанного мужлана? К тому же теперь я уже точно знала, что она не только его боялась и замирала лишь от интонации в его голосе, но и плотно закрывала глаза на его мужские шалости, которые случались на каждом шагу. Про себя я его называла «мурло». В этом емком слове заключалось все мое отношение к этому человеку. Хотя однажды мне пришлось увидеть Вадика в ином образе. Это был совсем другой мужчина: воспитанный и предупредительный, на удивление милый и красноречивый. Таким он предстал передо мной в одной компании, куда пришел без жены. Женщины были в полном восторге от Вадика, и лишь я оставалась к нему равнодушна. Та его грубая фраза при первой встрече навсегда осталась в моей памяти, а еще я очень сочувствовала Тане, хотя она сама считала, что брак у нее удачный и она в нем счастлива.

— Повезло же этой серой мышке, — как-то сказала мне одна из сотрудниц. — Такого мужичка отхватила. Ну, скажи, почему так: одним все, а другим… в общем, приходится довольствоваться чьими-то объедками.

— Ну да, у соседа всегда лучше, — я пожала плечами. — И ничего в нем особенного нет. Обыкновенный ловелас — дамский угодник и любитель чужих жен.

Как гром среди ясного неба пришло известие: Таня заболела. Ее срочно положили в больницу на обследование. На работу она больше не вышла. Боли в желудке оказались симптомами неизлечимой болезни. Рак сжег молодую женщину буквально за пару месяцев. Я навсегда запомнила ее грустный голос, когда мы всем коллективом пришли к ней домой навестить и поддержать. Таня, исхудавшая, лежала на диване, слабо улыбалась и старалась не показывать, как ей плохо. Конечно, от нее скрывали страшный диагноз, но где-то в глубине души женщина сама чувствовала, что приближается конец ее пути.

— Вадик из командировки мне привез два платья, — сказала тихо. — Такие красивые и мне к лицу. Удастся ли походить в них?

— Конечно, еще поносишь, — услышали мы голос ее мужа из кухни. — Мы купим тебе еще много таких платьев и даже лучше. Ты только поправляйся быстрее, а то я с мальчишками совсем замучился. Им без мамы плохо.

Когда он появился в комнате, я не узнала в нем то «мурло», которое вызывало во мне столько неприязни. Черные кудри Вадика были будто подернуты изморозью, а в глазах стояли непролитые слезы. Он с обожанием смотрел на жену и готов был сделать для нее все, но не в его силах было вернуть ее к жизни.

Похоронили Таню в одном из новых платьев. Несмотря на боль и истощение, её лицо было спокойным, умиротворённым и даже по-своему красивым. А вот на Вадике, как говорят, лица не было. Но несмотря на глубокую печаль, организовал он всё лучшим образом — в последний раз сделал для жены всё, что мог.

После похорон Вадик уволился с работы и с сыновьями уехал на юг страны, поближе к своим родителям. Я надолго потеряла его из виду и лишь совсем недавно узнала, что мы снова живем в одном городе. Мальчишки его выросли и оба, окончив военное училище, служат на западной границе. Оба женаты, и Вадик теперь дед двух внучек. После смерти Тани он больше не интересовался женщинами, всю жизнь посвятил сыновьям и хранил верность жене.

— До сих пор вижу ее взгляд, — сказал он как-то знакомым. — Он напоминает мне о том, как я был несправедлив к любимой. Часто ее обижал и отдавал много свободного времени посторонним женщинам. Эх, если бы я знал тогда, что жизнь меня так сурово за это накажет? Я был молодым, глупым и самонадеянным. А она за всю короткую совместную жизнь ни разу меня даже не упрекнула ни в чем. Если бы тогда скандалила или ругалась, мне сейчас было бы легче. Хотя о чем я говорю? Ни одна женщина не способна затмить этот взгляд и стереть из памяти ее тихий голос. Видно, мне на роду написано было такое короткое счастье, а я его не рассмотрел и потерял, — и, помолчав, добавил: — Даже подумать боюсь, что придет время, и я уже не смогу навещать ее могилку, проделав путь в полстраны. Это моя самая страшная боль...