Кусочек нашего счастья

Это был самый волшебный вечер зимы. Строчками не передать вздохи, эмоции, нежный тихий шёпот, а затем пронзительный крик. Мы с тобой баловались как дети. Я ходила по дому в твоей тёмно-синей рубашке, от которой так приятно пахло моим любимым одеколоном. А ты ласково целовал меня. В шею. Нежно, трепетно. Я тебя с такой открытой любовью трепала за русые волосы и, заигрывая, произносила: «Ну отстань от меня, противный!» А ты, дурак, пообещал выкинуть меня в сугроб, если я ещё раз произнесу такие слова.

— Ой, да ты, оказывается, деспот, — засмеялась я и потянулась к твоим губам.

— А ты моя маленькая нахалка, — ласково погладил по щеке.

— Ах так! — наигранно выпятила губу на тринадцать миллиметров. (На женском языке этот жест означает что-то вроде «Наша встреча была ошибкой».) — Отстань от меня, — я взмолилась, закатив глаза. И, подумав ещё несколько секунд, добавила: — Противный!

И ты потащил меня на место казни. Вот так: подхватив на руки, полетел со мной к двери. Будучи ужасной язвой, ты захотел проявить свои джентльменские качества и ненавязчиво поинтересовался:

— Выйдешь на улицу сама или позволишь сопровождать тебя до сугроба за руку?

— Мне одной страшно идти. Да, впрочем, и тебе не мешало бы проветриться, — с этими словами я вцепилась в него и потащила за дверь.

Практически раздетые, босиком, мы вывалились на снег. Ты «почти случайно» упал на спину, приманил меня к себе и поцеловал такими горячими-горячими губами. Странно. В тот момент у тебя даже на ресницах мерцали тоненькие снежинки, и казалось, ты весь сейчас превратишься в 79-и килограммовый кусок льда. Но губы твои всё равно оставались горячими.

Мы пролежали так минуты три. Как два больных дурака, ей-богу. Кстати, наш диагноз называется «Молодёжь». Но ты вдруг резко поднялся и заявил:

— Малыш, какой же я идиот! Прости меня, пожалуйста, что заставил тебя здесь мёрзнуть. Быстро в дом.

— Вот-вот. А то я заболею. Умру. А ты женишься на какой-нибудь Зинке — тоска ведь зелёная! — согласилась я.

— И у этой Зинки обязательно будут короткие ноги, — ты, слегка задумавшись, произнёс, — малыш, а знаешь… У тебя ведь ноги… Вообще. Самые красивые...

Я звонко рассмеялась. Ничего себе. Даже не заметила, как за время нашего разговора мы вошли в дом.

В углу умиротворённо закипал чайник. Атмосфера радовала и согревала. Через пару минут ты, усадив к себе на колени, стал поить меня чаем. Из своей же кружки. А сам — мёрз.

Но губы твои всё равно оставались горячими. Горячими и самыми желанными на этом свете...