Мне не нужна твоя дешевая любовь!

— Не нужна мне эта дешевая любовь!

— Если это любовь, то уже не дешёвая...

Я верю в тот день, когда, наконец, перестану искать глазами в потоке машин номер твоего мерса. Когда устану верить, надеяться и ждать. Я в это верю. Искренне. Что ж… Самовнушение — хорошая штука. Черт возьми, я даже верю в тот день, когда, проезжая мимо моей улицы, ты вспомнишь о нас, тех, прошлых, без шанса стать будущим. Найдёшь мой номер в списке многочисленных контактов и позвонишь просто так, чтобы узнать, как у меня дела. А у меня всё отлично, я счастлива. Пусть не так, как с тобой, но счастлива. Только тебе незачем об этом знать, ты стал просто прохожим, когда сам от меня отказался. Знаешь, я увижу, что ты звонишь. Может, в груди что-то и ёкнет, дыхание участится, но пальцы обязательно нажмут на кнопку сброса вызова. Иначе быть не может. Улыбка… Просто потому, что я смогла, хватило сил, не побоялась, решилась. Такой день обязательно наступит. Когда? Когда я перестану засыпать и просыпаться в слезах, когда устану прятать синяки под глазами тональным кремом, когда хватит смелости на одном дыхании удалить папку «Счастье» и больше никогда не заходить на твою страницу. Тогда, когда при упоминании твоего имени мне не будет больно. Только знаешь, чего я боюсь? Того, что всего этого может не произойти. Что я не стану сильней. Страшно…

— Женя, прошу, подожди! Давай поговорим! — красные и опухшие от слёз глаза, растрепанные волосы, пальцы, цепляющиеся за его футболку, как за последнюю спасительную ниточку… В нашу последнюю короткую встречу…

— Убери руки! Хватит истерить! Жизнь не заканчивается на расставании, успокойся! — недавно, совсем недавно он целовал мои губы, держал за руку, планировал, как назовём наших детей, а сейчас я как последняя тряпка, сидя на полу и держа тебя за край джинсов, умоляю остаться, умоляю не бросать меня. И не стыдно! Слышишь? Мне не стыдно!

— Прошу, не надо… Не уходи, не бросай, не надо, прошу, не надо! — я начала захлёбываться в рыданиях, из последних сил выдавливая невразумительные слова, от которых он начинал ещё сильнее злиться.

— Ты меня достала! Отвали, ты не нужна мне! Понимаешь? Не нужна! — последний рывок, и моя хватка ослабла. Не оборачиваясь, он вышел за порог, со всей силы хлопнув дверью. Крик разорвал тишину. Дикий, бешеный крик от боли. Кулаки застучали по стене, сбивая костяшки. Я продолжала кричать, казалось, я сошла с ума. Слезы лились не переставая, я вскочила. Нет! Его нужно догнать! Я выбежала на лестничную клетку, но он уже вышел из дома. С бешеной скоростью босые ноги считали бетонные ступеньки. Сердце, казалось, вот-вот вырвется из груди, меня трясло как от озноба. Оставался последний шанс. Всего один.

Ноги не ощущали холода февральского снега, чувство страха куда-то ушло, оставалась цель, к которой я готова была идти через всё. Он уже садился в машину, когда я подбежала сзади, схватив его за куртку. От неожиданности он вздрогнул. Посмотрев ему в глаза, я почувствовала, что вот теперь мне стало страшно. В них читалась такая злоба, такая ненависть ко мне, что я невольно попятилась.

— Слышь, вали отсюда, пока физиономия цела, — с пассажирского места встала какая-то девушка. Та, из-за которой он ушел. Хотелось так много сказать, но слова застряли в горле, босые ноги наконец-то почувствовали холод. Я стояла и молча смотрела ему в глаза. Уже без страха, осталась одна пустота, черная неизбежная мгла. Он как-то стушевался, мышцы на лице дёрнулись, но, взяв себя в руки, еле слышно прошептал:

— Будь счастлива...

Белый мерс скрылся из вида, а я продолжала стоять в одних шортах и футболке, ловя удивлённые взгляды прохожих. Знаете, такое чувство, когда внутри что-то хрустнуло, надломилась тонкая веточка, которая толком не успела распуститься. Казалось, из меня вытащили всё живое, всё, что отличало бы человека, например, от стола. Безразличие побороло всё желание к жизни. Было плевать. Всё равно. Не важно.

Эта последняя встреча не раз приходила ко мне во снах, не раз мучила память. Знаете, всё это глупости, что время лечит. Хреновый это лекарь, если так. Моя квартира — палата, память – диагноз. И с этим ничего не сделать, от этого не убежать и не спрятаться под кровать. Родители перестали задавать какие-то глупые вопросы, от друзей перестала слышать ободряющее «Всё будет хорошо». Наверное, не одна я понимала, что не будет. Ни черта не будет. Что у меня осталось? К чему я это написала? Со мной надежда, моя вера в тот день, когда ты меня отпустишь, там, внутри, больше не будет болезненно сжиматься обычная мышца, с которой я так и не научилась справляться.